на своей дуэли. Старый проверенный способ снова сработал. Лаграндж, конечно, от щедрот своих меня спонсирует сверх меры, но денег никогда не бывает много — ингредиенты для некоторых артефактов стоят заоблачно. Да и не хочется мне сильно зависеть от Лагранджа.
Удивительно во всём этом то, что Алексей Савельев — представитель Ильинского княжества, входящего в состав Республики Свободных княжеств, лишь второй день в Академии. Однако умудрился организовать тотализатор и, судя по весу моего выигрыша, собрал немало желающих поучаствовать. Понятно, что ставки — старая забава во всей Ойкумене, и такая же неотъемлемая часть обучения в Академии, как и дуэли, но задери его мегалодон, организовать всё на второй день?
Я, если честно, думал, что придётся ставить на себя у кого-нибудь из второгодников.
* * *
На учёбу я шёл, не торопясь, наслаждаясь утренней прохладой.
Периодически я ощущал на себе взгляды других курсантов, а острым слухом алти слушал чужие разговоры.
— А он силён… — шушукались две девчули.
— И богат, вероятно — его усыновил Господин Лаграндж!
— И хорош собой. Знаешь… я была в музее после восьми часов.
— О? Правда? А мне так и не удалось… Ну и? Что там?
— Ого-го…
— Прям «ого-го»?
— Ну может, даже ого-го-го. Я была со старшей сестрой. Она сказала, что всё более чем достойно…
Я шёл довольно далеко от девушек, и часть их фраз мне приходилось достраивать в голове. Когда я понял, что через пару шагов совсем не смогу расслышать их слова, то повернулся к ним и помахал рукой.
Обе курсантки смутились и отвернулись.
Ну а я продолжил идти дальше.
О, опять на меня косятся.
— Вон он, смотри… Святая Дева под Килем, как он умудрился использовать «Возвышение и Падение»⁈ Разве это не высшая техника стиля «Рвущий кроншнеп»? Я слышал, далеко не каждый фехтовальщик, практикующий «кроншнеп», рискнёт её исполнить.
— Ты приуменьшаешь, — усмехнулся другой курсант. — «Далеко не каждый»? Скорее уж, только единицы могут её использовать. Вероятно, этот Лаграндж просто не понимает, что подставляется, используя эту технику. Опыта не хватает осознать опасность.
Хах… Это вы, балбесы, не понимаете, что как раз я исполнил «Возвышение и Падение» чисто. А будь на моём месте неумеха, вот он бы подставился. В тот момент, когда ты поднимаешь ятаган и обе руки вверх, ты полностью открываешься. Да, противник тоже открыт, но риск, что он успеет достать тебя раньше из такого положения очень высок. А ещё выше риск обоюдного поражения.
Так что да, если не контролировать пространство и своё тело, можно подставиться. Вообще, «Кроншнеп» — неоднозначный стиль, который раньше мало кто использовал. А вот после капитана Джонсона, как я понимаю, в мире развелось множество фанатов-повторюш.
Которым далеко до истинного мастерства.
— Гляди, как выхаживает. Франт, дери его накер! — Трое пареньков недовольно пялились в мою сторону.
— Ага! Бесит меня этот мерзкий алти! Какого демона ему вообще разрешили остаться на острове⁈ Он же притянет к нам беду!
— Грёбанный алти! Из-за него малый левиафан едва не потопил бриг капитана Левиса!
Ну что за суеверия, а⁈ До сих пор кто-то верит, что алти притягивают морских охотников?
— Чтоб он сдох, выродок!
— И пошёл на корм акулам.
Остановившись, я повернулся лицом к этой компашке. Курсанты замолчали, двое из них вздрогнули.
Скривившись, я показал им средний палец — универсальный для всей Ойкумены жест, который, к слову, пришёл в нашу культуру от алти.
Ухмыльнувшись, я пошёл дальше. А эти трое молча пялились мне вслед. Никто из них даже не попытался ответить — моя победа над чемпионом Титосийских колоний Пятого моря наглядно продемонстрировала недоброжелателям, что в лицо мне лучше не грубить.
Я продолжил развлекать себя, собирая слухи и сплетни. Однако что-то интересное услышал, только когда остановился возле открытой двери кабинета моей группы.
— Эх… Все недельные карманные деньги проиграл! — беззлобно сокрушался один из моих одногруппников.
— Не ты один, — сухо ответил ему другой.
— Куча народу прогорели вчера на ставках! — воскликнул третий. — Кто-нибудь вообще ставил на Лагранджа?
На несколько секунд в кабинете повисла тишина.
Эх, никто здесь не верит в меня. Алексей Савельев не в счёт — он в другой группе.
— Я, — раздался робкий голос, как раз в тот момент, когда я решил зайти в кабинет.
Все как раз смотрели на говорившего — паренька с узкими глазами и чёрными, как смоль, волосами. Цвет не редкий, но на вид его шевелюра более жёсткая. Губы парня тонкие, щёки впалые и на них коричневые веснушки.
А ещё он носил огромные круглые очки.
Весь образ Шона де Липшека будто бы кричал: «Что ты забыл в морской Академии, парень⁈»
Я знал некоторых де Липшеков ещё в своей прошлой жизни. Слышал, что у них есть традиция — старший сын обучается управленческому делу и готовится возглавить семью, второй сын в обязательном порядке становится морским офицером. А вот третий уходит в свободное плавание, но не по морским волнам, а по волнам науки или искусства. Таким образом де Липшеки поддерживают силу семьи, её статус, а также держат руку на пульсе современных достижений.
— Ты? — удивлённо переспросил Малколм Лерой. Как я понял из его вчерашнего спесивого представления, Малколм сынок какого-то капитана из приближённых Вице-Премьера Шестого Моря. Обернувшись, Лерой поморщился, увидев меня.
— Утречка всем, морские волки! — бодро поздоровался я с одногруппниками. — Шон, благодарю за веру в меня, — я отдельно кивнул де Липшеку.
— Ну как иначе-то… — неуверенно пробормотал он в сторону. — Мы же одногруппники… Как я мог ставить на другого человека.
«Ещё и на титосийца», — мысленно добавил я.
— Вряд ли найдётся много таких же, как наш Шон, — ухмыльнулся всё тот же Малколм Лерой. И вроде бы ничего обидного не сказал, но его тон и выражение лица раздражали.
Шон потупил взгляд, стараясь не смотреть на Лероя.
— Вообще-то, я тоже поставила на курсанта Лагранджа, — прозвучал уверенный женский голос, от которого Шон тут же вытянулся и просиял. — Пусть я и не любительница азартных игр, однако не могла не поддержать одногруппника.
— Хо-о-о? — скривившись, протянул Лерой, но развивать свою глубокую мысль не стал.
Я же, поймав взгляд Марселлы дель Ромберг, с полуулыбкой кивнул ей.
— Не стоит благодарности, курсант Лаграндж, — отозвалась она. — Я лишь сделала то, что должно.
Нда уж… явно есть в ней что-то от матери… Но отца она напоминает больше. Когда он был молод и искренен.
Глава 8
Тихим шагом по пристани шла пожилая женщина. Её плечи укрывала выцветшая шаль, а голову — широкополая соломенная шляпа. Любой, кто хоть сколько-нибудь разбирается в моде, отметил бы, что одета женщина очень бедно, но элегантно.
Она шла с гордо поднятой головой, а позади неё парочка довольных парнишек-оборванцев тащили плетёные корзины, полные снеди.
— Доброго вечера-с, мадам Джонсон.
— Рады вас видеть, мадам Джонсон.
— Снова с подарками, мадам Джонсон?
— Благослови вас Дева под Килем, мадам Джонсон.
Мадам Джонсон на каждое приветствие отвечала учтивым кивком.
На пристани всегда хватало нищих. Как обычных бездомных, кто в принципе не желал работать, так и тех, кому не хватало заработка, чтобы прокормить семью. Пусть с тех пор, как сын мадам Джонсон нашёл путь в Седьмое сумеречное море, нищих стало меньше, совсем они не исчезли и вряд ли когда-нибудь исчезнет.
Мадам Джонсон остановилась на просторной, огороженной площадке — месте, где береговая линия особо сильно выступала вперёд. Несколько секунд она смотрела на пришвартованные в порту корабли. Сжав губы в ниточку, женщина вспоминала свою прошлую жизнь. Когда-то давно в этот порт частенько заходил корабль её сына. Когда-то очень давно.
Сморгнув набежавшую слезинку, мадам Джонсон резко обернулась к собравшимся позади неё людям.
— Здоровья вам всем! — громко произнесла она. — Прошу вас, примите эти скромные кушанья.
Мальчишки поставили корзины с едой на брусчатку, и люди, по одному выстроившись в очередь, подходили к ним, брали то, что им нужно, и благодарили пожилую женщину.
Наблюдая за ними, мадам Джонсон тепло улыбалась, радуясь, что завела эту традицию. Правда, раньше она могла прокормить гораздо больше людей. Но последнее время её стали забывать.
Всю эту еду женщина получала в дар от тех, кто желал помочь матери легендарного капитана или проявить к ней внимание. Однако гордость мадам Джонсон не позволяла ей принимать чужие подачки.
